В День памяти жертв политических репрессий главным ньюсмейкером для нас традиционно стала Россия. (Там этот памятный день по-прежнему отмечается 30 октября, а в нашей стране с 2007 г. — в третье воскресенье мая.) Несмотря на то что Украине тоже есть что вспомнить — в эти дни в урочище Сандармох было расстреляно «украинское Возрождение». Но небольшое — хоть и душевное — общество, собравшееся вокруг памятника Курбасу в Киеве, чтобы помянуть жертв террора, только подчеркнуло камерность события. Взгляд наблюдателя сам собой то и дело съезжает по карте вверх и вправо — тот случай, когда на Россию смотреть интереснее, чем на самих себя. Там что-то происходит: «Возвращение имен», «Бессмертный барак», преследования общества «Мемориал», рейдерский захват «Перми-36», открытие памятника жертвам политических репрессий в Москве, протест советских диссидентов против этого мемориала. Не говоря уже об актуальных политических репрессиях и политзаключенных. В общем, нет ничего удивительного в том, что в Украине в этот день — и в связи с ним — говорили преимущественно о России.
Говорить о другом всегда удобнее и приятнее, чем о самом себе. Для Украины Россия в том плане просто находка: она сама так и нарывается на то, чтобы о ней говорили и считали ее той "великой страной", которая совершала великие победы. И великие злодеяния тоже — главное, чтобы "великие". Мы с готовностью подыгрываем. Нам подходит, что кто-то добровольно берет на себя роль палача и тотального зла, — мы можем ограничить себя ролью жертвы. Поэтому в день политзаключенных мы и говорили о России — и в прошедшем времени, и в настоящем.
За поводами дело не стало. О политических репрессиях и политзеках — наших в том числе — в основном шла речь в официальных и полуофициальных речах. В СМИ также в основном говорили о том, что "репрессии продолжаются", отчего и прошлые злодейства оказываются как бы "традицией" только России. Повлиял на это, конечно, и мемориал, ставший еще одним натужным парадоксом нынешней России: гэбэшная власть открывала мемориал жертвам своих "папередников". В порядке якобы примирения и преодоления в преддверии столетия Октябрьской революции. Примирение, как обычно в случае с официозами, вылилось в противостояние: советские диссиденты подписали открытое письмо и против "венка от КГБ СССР", и против самого переименования Дня политзаключенного в День памяти жертв политических репрессий. Память, как и мемориал, как бы отодвигают все в прошлое, делают фактом истории. А ведь и власть все та же, и политические репрессии вместе с политзаключенными вполне актуальны в РФ.
Украинские голоса — и медийные, и официальные — с готовностью подхватили эту партию. Отчего вспомнился советский еще анекдот о том, что "у нас тоже каждый может выйти на Красную площадь с призывом "Долой Трумэна!". Анекдот остается наполовину актуальным до сих пор: говорить "о Трумэне" удобнее, безопаснее и просто выгоднее, чем о себе самих.
И как-то само собой выходит, что политические преследования — ответственность, история и традиция только России. Мы же в этом контексте только жертвы. Роль, к которой мы так привыкли, что уже даже не тяготимся ею. И даже такие казусы, как недавнее награждение судьи, фактически ставшего палачом Валерия Марченко, государственной наградой Украины нас почему-то не отрезвляют. Мы уверены, что это всего лишь "случайность" и "недосмотр" президентских служб.
Что ж, возможно, так оно и есть. Но вот что интересно: в День жертв политических репрессий мы снова не говорим о том же Валерии Марченко и иже с ним. Мы заняты — мы говорим о России и ее политзеках. То есть и наших тоже — ведь там удерживают украинцев и крымских татар, и нужно помнить своих и выручать их во что бы то ни стало. Но только ли? Политические репрессии в СССР, диссиденты и политзеки, их героизм и солидарность — все это кусок и нашей с вами истории, о которой мы в этот день почему-то почти не вспоминали. Ни на уровне высоких трибун, ни в медиапространстве.
Можно было бы сказать, что у нас есть «свой день» и даже несколько. Есть День памяти жертв голодоморов (и политических репрессий — до определенного момента), который был принят еще при президенте Кучме. Потом — при президенте Ющенко, от него отпочковался, собственно, День памяти жертв политических репрессий. Еще было 12 января, день ареста Вячеслава Черновола, который им же самим был рекомендован как День памяти и солидарности украинских советских диссидентов. Но все это никак не отменяет 30 октября — Дня политзаключенных, который они сами установили для себя в 70-х, для того чтобы проявить солидарность и поддержать друг друга совместными акциями неповиновения в этот день. Это «их день». И нам следовало бы считаться в первую очередь с их выбором. А «третьи субботы» и «четвертые воскресенья», установленные указами и постановлениями, оставить для официоза власти.
Разделение на «наши дни» и «не наши дни» — это попытка дистанцироваться от общей истории и общей же традиции. Это желание можно понять и даже разделить — ни в чем общем советском участвовать не хочется. Но от истории никуда не денешься — это наш общий день памяти и солидарности, родственности по ГУЛАГу.
Мы не можем себе позволить забыть об общем советском концлагере — эта память объединяет нас сильнее, чем гордость за совместные победы (хотя бы потому, что победы всегда кто-то захочет записать на собственный счет). Но мы очень хотим и даже стараемся забыть, изображая Украину и украинцев исключительно как "жертв Системы". Кстати, еще одна дата — День памяти жертв Голодомора — тоже хотя бы отчасти может считаться и Днем памяти жертв политических репрессий. Голодомор в этом качестве подходит нам больше всего именно потому, что главным словом оказывается "жертва". Действительно, тут Украина и украинцы были только жертвами — в чистом виде.
Но этого никак нельзя сказать о политических репрессиях и диссидентском движении. В контексте которых украинцы были и палачами, и героями.
Уже поэтому нам следовало бы в этот день говорить о советской Украине и украинских узниках совести. Ведь мы по-прежнему живем в стране, которая плоть от плоти СССР. В которой живет, здравствует и действует "дочка" КГБ СССР — после падения советского режима эта служба была переименована, но не расформирована и не создана с нуля. Мы не пережили действенной люстрации, выявления и осуждения тех, кто наиболее деятельно поддерживал режим хотя бы в его наиболее бесчеловечных проявлениях. Напротив, наша Служба безопасности — в такой же мере наследница КГБ СССР, что и товарищи с Лубянки. Там по-прежнему работают люди, которые в 90-х всяко препятствовали раскопкам братских могил жертв красного террора и блокировали доступ к архивам, хотя они лично не несли ответственность за преступления Системы, но чувствовали с ней солидарность, генетическую связь, оставались ее верными бойцами. Не исключено, что чувствуют эту связь и теперь. Почему бы нет? Никто ведь так и не был осужден.
Наша декоммунизация, увы, ограничилась переименованиями улиц и городов. Переименования — это правильно. Но это полумера, которая не даст полновесных плодов до тех пор, пока борцы с Системой не станут в нашем общественном сознании героями, а верные псы Системы не станут изгоями.
Пока же имена советских украинских диссидентов известны преимущественно узкому кругу людей в возрасте после 40 — тех, которые успели услышать их еще при жизни совка. Глядя на скромную мемориальную табличку Валерию Марченко на более чем скромной хрущевке на моей родной улице, люди моложе меня всего лет на пять–десять недоуменно пожимают плечами. Они не знают, кто он такой. Но это, как оказалось, еще не все — "не в курсе дела", как мы могли убедиться, даже президент страны.
На этом фоне, подкрепленном благополучием наследницы КГБ СССР, крепнет впечатление, что мы никак не соотносим себя, свое сегодня с политическими репрессиями недавнего прошлого. Наши политзеки — как раз те, которые устанавливали эту дату как день своей солидарности, — остаются один на один со своей памятью и своими прошлыми делами. Которые никак не усваиваются обществом, не становятся социальным опытом и, следовательно, прививкой от "можем повторить".
Нам бы хотелось вырвать с корнем и выбросить из своей жизни и памяти эпоху СССР. Вместе с его историей, героями и мучениками. Но выбрасывать из головы и из памяти — практика опасная. Хотя, возможно, и терапевтическая. Нам бы хотелось повесить всех собак исключительно на Россию, тем более что она охотно принимает на себя всех собак. Это там политзеки. Это там Лубянка. Это там президент-чекист. Это против их мемориала советские диссиденты пишут протестные письма. Это вообще все их вина —– и историческая, и нынешняя.
Но у нас-то по сей день нет достойного мемориала жертвам политических репрессий. И мы вряд ли имеем право тыкать указательными куда-то в сторону, потому что наша страна была таким же театром военных действий Системы против человека. Мы исправно поставляли людей и на роли жертв Системы, и на роли героев, и на роли палачей. Этот кусок истории настолько же наш, насколько и российский. И степень нашей вины, глубину нашей травмы и меру нашей ответственности не стоит недооценивать.
Как не стоит недооценивать и свой вклад в развал если не Системы, которая оказалась исключительно живучей, то хотя бы той неуютной страны. Мы говорим о "жертвах политических репрессий", и это чистая правда. Но на самом деле это еще и день героев-политзаключенных — тех, кто бросил вызов Системе, поставив во главу угла свободу и человеческое достоинство. Этот день мог бы — и должен бы был — стать днем не столько "памяти", сколько преодоления "внутреннего совка". Декоммунизации во всей ее полноте. Не только днем украинского жертвоприношения молоху — для этого может служить День памяти жертв Голодомора, но и днем сопротивления.
Если вы скажете, что для этого уже официально учредили День защитника Отечества, смешав в неудобоваримый коктейль УПА, Покрова, запорожцев и 23 февраля, я смогу согласиться только отчасти. Мы героизируем свою разномастную воинскую славу, но проходим мимо тех, кто отстаивал свое право на человеческое достоинство и свободу в индивидуальном и совершенно безнадежном поединке. Мимо чисто человеческого, гуманистического, индивидуального подвига. Мы готовы поднять на щит "человека с ружьем". Но не человека, вооруженного только правдой. Ничего не имею против первого, особенно в военное время, но в отсутствие второго идеологическая конструкция начинает дурно пахнуть прошлым.
Екатерина Щеткина
Источник: ДС
